Читаем без скачивания Выше нас — одно море - Альберт Андреевич Беляев

В кубриках Шестова не оказалось. Не нашли его и на палубе. И никто на судне не видел Шестова с тех пор, как тот заступил на вахту.

— Неужели снесло? — испуганно произнес Тимофей.

Боцман неопределенно пожал плечами.

— Все может быть, с морем шутки плохие…

Капитан хмуро выслушал доклад Тимофея и, подумав, сказал:

— Играйте тревогу «Человек за бортом». Где место Шестова по тревоге?

— На шлюпке номер два правого борта, — ответил боцман.

— Проверим. Кстати, предупредите еще раз всех людей: шторм будет нарастать, качка может усилиться. Поэтому каждому надо соблюдать максимум осторожности.

Завыли резкие сигналы ревуна, объявляя тревогу.

Матрос Шестов на своем месте не появился.

Когда Тимофей доложил капитану, что матроса Шестова на судне обнаружить не удалось, капитан скомандовал:

— Лево на борт! Включить прожектор, давать ракеты! Пойдем назад, будем искать человека.

Тимофей поднялся на верхний мостик, где одиноко стоял большой прожектор. Прячась за его тумбой от ветра, включил свет и повел луч по поверхности моря. С крыльев мостика полетели белые ракеты. Одна, другая, третья… Ракеты взлетали и пропадали.

Судно медленно описывало циркуляцию, ложась на обратный курс. В свете прожектора Тимофей видел, как над бортом поднялась черная, в белой пене водяная гора и медленно стала уходить под днище парохода. «Таврида» вздрогнула и правым бортом вдруг рванулась по склону волны вверх, к ее вершине, кренясь все больше и все быстрее на левый борт. Тимофей крепко обнял руками тумбу прожектора, прижимаясь к ней всем телом. Ноги его скользнули по палубе мостика и повисли в воздухе. Тимофей глянул вниз и увидел там, под ногами, море… Оно было гладким и холодным, оно неторопливо колыхалось, словцо подзывая и приглашая в свои объятия. А судно кренилось все больше, и вода, казалось, все ближе и ближе подбиралась к мостику. Ужас охватил Тимофея, и он закричал, не в силах совладать со страхом.

— А-а-а!..

Наверное, еще через секунду он разжал бы руки, и — все, больше не было бы страха и не было бы Тимофея. Но судно взобралось на гребень волны и стало переваливать через ее вершину, кренясь на другой борт. Ветер, вырвавшись из-за волны, ударил прямо в лицо, ледяными ножами пронзил все тело и загудел, неся с собою тучи брызг. Одежда вмиг стала мокрой. Еще раз судно накренилось тяжко на правый, а потом на левый борт, и качка стала килевой.

Тимофей понял — поворот закончен, легли на обратный курс, и теперь судно пойдет по волнам. Ноги его прочно стояли на палубе, и он начал вращать прожектор, ведя луч вокруг судна.

По-прежнему взлетали вверх ракеты, но за ревом ветра и грохотом волн выстрелов не было слышно.

Сколько прошло времени — он не знал. Ему казалось, прошла целая вечность, когда на мостик поднялся боцман.

— Шестова нашли! — прокричал он.

— Где? — рванулся к нему Тимофей.

— Под кормовой лебедкой. Волной его туда затащило, и он застрял под барабаном.

— Жив?

— Живой. Старпом сказал, отлежится.

— Ну, слава богу. — Тимофей прерывисто вздохнул и вдруг почувствовал, как дрожат его ноги.

Он выключил прожектор и медленно опустился на мокрые доски настила верхнего мостика.

— Вставай, Андреич, капитан велел тебе идти в рубку. Там все собрались.

Тимофей виновато смотрел на боцмана, но подняться не мог.

— Ну-ну, не раскисай, давай помогу. Ну, раз, ну-ну, еще… Вот так, пошли… Это бывает.

В рулевой стояли капитан, его помощники, старший механик, радист.

Капитан закрыл лобовое стекло рубки. Стало потише.

— Пройдемте в штурманскую, — кратко сказал он.

Тимофей подумал: «Судовой совет собрал батя. Значит, действительно положение наше аховое».

Он равнодушно, словно во сне, слушал слова капитана о полученной радиограмме с предупреждением о нарастании силы ветра в этом районе до ураганного; о том, что старому пароходу, к тому же пустому, как барабан, с ураганом совладать будет трудно; что против волн машина не выгребет, а идти лагом к волне нельзя, судно может, опрокинуться. Дважды угол крена доходил до критического. Следовательно, остается один выход — идти по волне, то есть, прямым курсом на Новую Землю, до которой приблизительно семьсот миль. При ураганном ветре и большой площади парусности, да плюс своя скорость, до берега донесет суток через трое. Непосредственной опасности пока нет, но если ветер не стихнет — в конце пути может выбросить на скалы.

Потом забубнил стармех. Уголь очень плохой, жаловался он, один шпицбергенский. К тому же в бункера попала вода, уголь отсырел, плохо горит, кочегары не могут держать пар на марке; да и качает здорово — люди выматываются и не могут работать. И еще одно вызывает озабоченность — килевая качка. При килевой качке ходовой винт часто оголяется, выходит из воды, и машина «идет в разнос», могут перегреться подшипники, тогда заклинит вал и судно потеряет ход.

На жалобы стармеха капитан ответил, что механики на то и поставлены, чтобы не допускать такого положения, а как — это уже дело стармеха решать; но механики пусть не забывают: прошляпят подшипники — судно потеряет ход, станет неуправляемым, ветер развернет его бортом к волне — и волна в два счета опрокинет. Так что в этих условиях жизнь судна в руках машинной команды, и надо хорошенько разъяснить это людям.

Радист робко предложил дать в пароходство радиограмму с просьбой о помощи. Капитан отверг это предложение. «Моряки просят о помощи лишь в крайних случаях, — сказал он. — Зачем паниковать? В пароходство дадим объективную информацию о том, где мы, что мы, и куда вынуждены идти. С берегом связь держите непрерывно, радисту постоянно быть на рации. Вахты нести как обычно, подвахте быть на мостике, всегда готовой к действию. Штурманам с мостика не уходить, механикам находиться в машине. Вопросы есть? Нет? Хорошо, значит, решение принято, будем выполнять».

Тимофей очнулся. Какое решение? Идти по волнам? И